Cамая полная Афиша событий современного искусства Нижнего Новгорода
1 актуальных событий

«Искусство это секс»

Художница Алиса Йоффе, Берлин-Нижний Новгород

Результатом коллаборации двух нижегородских галерей 9Б и «Futuro» стала резиденция художницы Алисы Йоффе и две ее выставки, одна из которых, «Адрес?», уже открылась, а вторая откроется в начале следующего года. Мы встретились с Алисой в Нижнем Новгороде, которая приехала туда сразу после открытия своего берлинского проекта «Aperto Raum сurated by Alisa Yoffe», и поговорили об искусстве, о выставках раз в месяц и супрематическом костюме, а также о новой жизненной стратегии художницы.

Ты сразу поехала в Нижний Новгород после берлинской выставки, минуя Москву. Ты говорила, что это здорово и правильно: Москва не должна все забирать на себя, и это очень круто – сесть на поезд, четыре часа, и ты в Нижнем, на классной выставке. Почему для тебя важна тема децентрализации?

Алиса Йоффе: Мне кажется, это современный взгляд на пространство, на культуру. Мы можем обмениваться идеями и изображениями, нам для этого не нужен некий районный центр или столица. У нас есть современные технологии, которые позволяют общаться в разных других местах. В этом смысле Москва и Нижний Новгород равны. Где я – там и есть культура. Я смотрю на мир сквозь свою призму. У меня есть тело, которое я могу переместить из одной точки в другую. Будь я в Токио, Париже, Нью-Йорке, Нижнем Новгороде, Казани, это буду я, действующая в конкретном локальном контексте, и с помощью диджитал технологий я делюсь изображениями с другими. Я настаиваю на том, что нет никакой России и отдельных других государств, для меня границ не существует. Мне кажется, что можно перемещаться и делиться своими культурными наработками. Я воспринимаю свой проект здесь как путешествие циркачки. Цирк-шапито, я приехала, показала фокус, и поехала дальше.

Я сразу обратила внимание, что на твоей выставке нет локального контекста, хотя ты находишься в резиденции уже месяц.

А.Й.: Да, меня спрашивали про взаимодействие с местными ремеслами и сообществами, этого действительно нет на выставке. Я думала использовать локальное, но в процессе поняла, что это было бы очень стандартным и скучным подходом, который все ждут. Приехал художник и тут займется местными ремеслами. На выставке я показываю то, что увидела в Берлине в Музее Передней Азии и в Новом музее. То локальное, что я возьму здесь, я смогу показать в новом месте. Это как вирус. Я здесь заражусь чем-то и смогу поделиться этим в другом месте.

Давай поговорим про твою берлинскую выставку. Она называется «Aperto Raum сurated by Alisa Yoffe». То, что ты сама выступаешь куратором, особо подчеркивается. Почему?

А.Й.: С одной стороны, название «Curated by…» отсылает к выставке Каспера Кёнига «Curated by Kasper König», где я участвовала. Каспер меня тоже спросил, придя ко мне на выставку, с чем связано название «Curated by Alisa Yoffe». Я сказала, что я наполнила здесь все собой. Ну и потом я курирую сама себя по жизни каждый день. Я могу поучаствовать в вашей выставке, вы можете прокурировать меня в вашем шоу, но я понимаю свою жизнь, свое творчество как перманентное такое шоу, а себя как артиста, идущего по жизни. Возвращаясь к теме шапито: я курирую свое шапито-шоу сама. С другой стороны, «Aperto Raum» это пространство на месте бывшей ткацкой фабрики, оно принадлежит коллекционеру Эрике Хоффман. Цокольный этаж она отдала ребятам, куратор Елена Юшина открыла там некоммерческое пространство для выставок и дискуссий, библиотеку, читальный зал, также они издают газету. До моей выставки они издали два номера, мой номер был третьим. Я спрашивала, как называется то, когда ты своим контентом заполняешь журнал или газету, и мне ответили «curated by». Так что во многом это и игра с этой газетой, которую я «прокурировала», также назвав «Curated by Alisa Yoffe». Я наполнила ее старыми новостями о себе: диджитал изображениями и фотографиями Игоря Мухина за 10 лет нашей совместной работы, где он документировал производство картин, рабочий процесс. Потом приехала к Касперу, передала ему номер со словами, что это «newspaper with not fresh news». Для меня важен момент, связанный с тиражностью. Под конец работы над одним рисунком в компьютерной программе на моем айфоне, у меня сохраняется некоторое количество изображений с небольшими изменениями, и вот там я хотела показать эту тиражность.

Ты рисуешь на смартфоне и потом при необходимости, допустим, под конкретный проект, воссоздаешь эти рисунки в виде живописных полотен?

А.Й.: Да, именно. Я в последнее время стала так делать. Потребность рисовать у меня есть постоянно, но хранить работы мне в мастерской неудобно и потом мне нравится передвигаться. Диджитал технологии позволяют хранить архив на облаке. Я облачный художник, мне нравится, что у меня все хранится на облаке, вещей у меня нет, кроме моего костюмчика. Ну, знаешь, я рисую, дорисовываю, сохраняю, дорисовываю еще что-то, потом сохраняю, могу откатить назад несколько действий и тоже сохранить.

Вернемся к вопросу о тиражности. Каким образом этот момент отображен в проекте «Aperto Raum сurated by Alisa Yoffe»?

А.Й.: Газета взаимодействует с моей экспозицией, а экспозиция ей как бы подыгрывает. Да, выставка тоже является таким распространением. Диджитал картинки я рисую и распространяю их, но здесь возникает вопрос с этими изменениями небольшими. Это та же картинка? Или это уже другая картинка? На выставке у меня повторяются образы мужчины и женщины. Мужчина с улыбкой и мужчина с пенисом. Офисный работник с галстуком, здесь он улыбается, а здесь у него пенис. А на второй картинке это женщина, которой кончают в рот, пенис наверху и там свисает капля спермы. В одном месте она просто улыбается, а в другом я трансформировала лицо, так что у нее глаза выкатились, раздулись щеки, какие-то еще трансформации с лицом произошли. А третья картинка, состоит из двух частей, на одной из них – небольшой смайлик, у него торчит пенис внизу. То есть это тоже порнографическая сцена, только за основу там была взята упаковка от сушеного манго, которую я увидела в магазине. Там была такая рожица с улыбочкой, а в ручках этого существа было сушеное манго. Я заменила манго на пенис. Эротическая, а скорей даже порнографическая выставка, немного выкрученная, смешная и смешливая, и дурацкая. А газету я распространила прям там же в этом пространстве, раскидав ее на полу, чтобы можно было ходить по изображениям.

Порнография и эротика постоянно находят отражение в твоем творчестве. Почему для тебя это важно?

А.Й.: Здесь я соглашусь с Каспером Кёнигом, потому что я прочла это у него как у официального большого мужчины со статусом директора музея и все такое, который это написал (но я всегда это чувствовала и понимала для себя): искусство это секс. Визуальное искусство – это очень, очень интимные и близкие отношения. Повлияло на меня и общение с Игорем Мухиным, который будучи фотографом, тоже очень хорошо понимает, что такое вуайеризм, и что такое вообще процесс смотрения, разглядывания. Я понимаю общение с произведением искусства, и вообще с визуальным, как то, что проступает сквозь сетчатку твоего глаза в твой мозг, обрабатывается, и поступает в кровь в итоге, слоняется по ней, питает тебя. И я уверена, что изображение, которое ты увидел, оно как бы инфицирует тебя, заражает информацией. Ты не можешь сказать, что ты этого не видел. Ты это забудешь или вытеснишь из головы, но где-то это навсегда останется с тобой. Ты как бы уже имеешь опыт. Проникновение произошло. Поэтому для меня произведение и визуальная культура, и искусство в целом – это такое соитие.

Сквозной мотив берлинского проекта это выставка Харальда Зеемана «Когда отношения обретают форму: работы, концепции, процессы, ситуации, информация». Его часто называют «первым независимым куратором». Поиски независимости – что это для тебя?

А.Й.: Пересечение с Харальдом Зееманом придумала Елена Юшина, для меня теория не так важна, я, в первую очередь, практик. Что касается независимости, это очень тонкая грань. Где-то я зависима, где-то независима, где-то я поддаюсь условиям, где-то я полностью свободна. С некоторых пор я поняла, что нельзя все поделить на черное и белое, на независимость или зависимость. Я существую в обществе, где я уже зависима от других людей, которые придут на выставку или не придут, дадут помещение под выставку или не дадут, произведут эту краску, которой я буду рисовать, или нет. Я в обществе, я уже в него включена. И если я буду изображать из себя полностью независимую, то это будет просто поза. Она может кому-то нравится, и мне могут другие говорить: «Да-да, ты независима! Ты говоришь «No name»!». Но, черт возьми, все знают, как меня зовут. Эта игра с независимостью нравится только очень молодым людям. Это заводит, это классно, но это ложь полнейшая.

Какие задачи ты ставила перед собой здесь в Нижнем Новгороде?

А.Й.: Здесь я подошла к производству живописных полотен и организации своей собственной экспозиции как куратор в полном смысле этого слова. Мне важно было представить себя по-разному, попытаться увидеть себя как живописца, который работает не просто с картиной внутри холста, а с картинной как с предметом. Здесь картина становится объектом, она не выставлена на стене, картина выставлена в пространстве. В коридоре полотна сталкиваются, как пласты наезжают друг на друга как будто две стены, две перегородки облокотились друг на друга, поэтому одна как язычок вылезает поверх другой, а другая – шире, и по бокам обнажает спину, подрамник. И они преграждают проход в коридоре, поэтому тебе нужно направиться налево в зал, где ты видишь большой холст, который преграждает выход на балкон, заслоняя окна собой. Дальше ты проходишь в большой зал, где выставлены полотна одного размера. Одно натянуто на алюминиевую ферму как на такой киноэкран, где картинка застыла. Полотно прозрачное и позволяет увидеть стены, оно готово пропустить через себя свет, который идет от стены и … взгляд зрителей, который идет из зала.

В главном зале весьма фактурные стены, с ними не просто работать.

А.Й.: Да, стены здесь очень активные, не хотелось с ними соперничать, и поэтому я решила картину «растворить», подбросив в воздух пласты краски, которые запаяли в себе эту прозрачную синтетическую вуаль, слой акриловой синтетической краски. Другое полотно такого же размера лежит на полу, оно тоже с люверсами, и брошено на пол как большой ковер (на нем, кстати, изображен турецкий ковер из Музея Передней Азии). Единственное, посредине я написала большими буквами свое имя. Это как бренд, отсылка к тому, что это полотно могло бы быть рекламным баннером. Мне эта работа напоминает платки Hermes. Остальные полотна свернуты в рулон и подвешены на тросе, который тоже окрашен в розовый цвет, как и лежащий горизонтально холст, то есть здесь можно увидеть соотношение вертикаль-горизонталь и соотношение цветов. Сам рулон он не окрашен в белый, не загрунтован. Это ткань, на которой нарисованы две статуэтки из египетского отдела в Новом музее в Берлине, и они напоминают саркофаги, что-то из натурального материала, песочное, египетское в сочетании с черным.

Ты находишься в резиденции уже месяц. Расскажи о том, чем ты занималась здесь? Какие работы ты здесь делала?

А.Й.: Я была полностью занята этой выставкой. Для меня это ценный проект, начиная с произведений, которые представляют живопись совершенно по-разному, заканчивая каталогом, который я сверстала сама. После берлинской газеты, которую мне помогала верстать дизайнер, здесь я уже сделала все целиком самостоятельно. Каталог выглядит как листовка, которую можно распространить. Но еще у меня есть несколько готовых работ в резиденции, но выставка по ее итогам будет позже. Кроме того, на выставке присутствует видео, которое мы сделали здесь, на нем запечатлен процесс производства. Причем процесс производства одной картины. Я рисовала в настоящем кинотеатре, где на экран было натянуто прозрачное полотно. Это очень интересный опыт. Я была вылезшим из кинокартины персонажем, который рисует эту картину, для меня это место очень важно концептуально. Также мы снимали в торгово-развлекательном комплексе «Небо», где ряд окон тоже был двойной, как и здесь на выставке, и открывалась панорама на город. Мы делали видео документацию процесса, для меня очень важны были локации, которые показывали в одном случае меня как Бельмондо у Годара, развернувшегося к зрителю и начавшего разговаривать со зрителем, а в моем случае рисующего самого себя. Во втором случае – рисующего на фоне панорамы города, когда камера могла бы перевести с меня свой взгляд на город и показать машины, которые там поворачивают на дороге или стоят в пробке. Там очень красивый вид. И потом мы еще сняли видео на открытии выставки с прекрасным молодым режиссером Виталием Акимовым. Мы познакомились в Питере, он очень талантливый и крутой. То есть работы было очень много.

Ты упомянула, что у тебя будет еще одна выставка в Нижнем Новгороде, то есть целых два проекта по итогам резиденции. Создается впечатление, что у тебя каждый месяц выставки.

А.Й.: Да, именно так – каждый месяц. По поводу второй выставки, мы ее откроем в конце января-начале февраля, но я уеду, потому что мне надо закрыть свою выставку в Берлине 19-го числа.

Расскажи о своем супрематическом костюме. С чего все началось? Когда и как он появился?

А.Й.: Костюм свой я нарисовала в прошлом году для выставки в Амстердаме «Все девчонки вперед» («All girls to the front!»), на открытии которой с речью выступила Хэди д’Анкона, бывший министр здравоохранения, социального обеспечения и культуры Нидерландов. Это женщина политик, ей больше восьмидесяти лет, и она феминистка второй волны. Я понимала, что она готовит речь, она политик, и я как художник вряд ли смогу выстоять с ней в диалоге, и мое оружие – это мой визуальный язык. Я должна была сделать визуальное заявление равное ее политической речи. И я поняла, что это будет одежда. Тогда я взяла майку и нарисовала на ней несколько геометрических фигур. Два квадрата, две дуги и один треугольник. Конечно, прежде я посетила музей Стеделик в Амстердаме, и увидела там Малевича и Мондриана. Внимательно посмотрев, я поняла, что в России один из экспортных продуктов – это авангард. В данном случае мне нравится то, что Малевич отказывался от изобразительности, а я как бы выворачиваю ситуацию наизнанку: я беру эти геометрические фигуры, выстраиваю их в определенной последовательности, создавая иллюзию дистанции обнаженного тела. Это изображение очень условное, я могу сесть, и композиция изменится и ничего не будет видно. Еще в Нидерландах я рисовала на пиджаках и брюках марки «Bonne Suits», потом они подали этот проект на национальный конкурс дизайнеров и выиграли его, в итоге они создали коллекцию одежды с моими рисунками и назвали ее «La Russie». Они производят хорошие костюмы по демократичным ценам в 200 евро. В какой-то момент я поняла, что мне нужно выглядеть официально и, что это должен быть пиджак, причем классический, когда ты приходишь, и все видят: официально я обнажена. Это заявление на официальном уровне. Не просто разрисованная майка или платьице, а натянутый на подрамник холст.

Что ты транслируешь людям, когда ты ходишь в нем по улице?

А.Й.: Я показываю свое искусство. Для меня это выставка, ты идешь и показываешь подвижное граффити. Если граффити рисуется в каком-то определенном месте и нужно ехать в то место, чтобы увидеть, то здесь я приду к вам сама. Это кочующее граффити.

А у тебя один пиджак или несколько? Что-то мне подсказывает, что у тебя их несколько.

А.Й.: На самом деле это все тот же пиджак, нарисованный мной для галереи Уффици, просто он уже очень поносился. А купила я действительно несколько белых пиджаков, но они еще не разрисованы.

Я брала у тебя интервью летом прошлого года в рамках твоей выставки «Под мостовой — пляж!». Ты очень изменилась с тех пор. Из общения с тобой у меня сложилось впечатление, что многие вещи потеряли для тебя свое былое значение, или, если точней, ты избавилась от очень многого, чтобы полностью сосредоточиться на искусстве. Это твоя новая стратегия?

А.Й.: Да. Моя новая стратегия – правильное приложение усилий. Я трачу энергию только на искусство, и оно отвечает мне взаимностью. Это и есть моя жизнь. Это как миссия. Я помню, я пошутила и сказала Владимиру Бершадеру, адвокату, что я невеста холста, а он мне в ответ: «Что-что? Вдова холста?». И я подумала: «О, черт возьми, раз есть невеста, то должна быть и вдова!». Меня все устраивает. Я живу в визуальном, в искусстве, я его вижу, оно меня заряжает, я его люблю. Я общаюсь с другими людьми посредством изображений и обеспечиваю свое существование едой, радую глаз других своими картинами. Я меняю это в качестве бартера, потому что я рисую для ребят из Рихтера, а за это они мне предоставили возможность жить в Рихтере сначала бесплатно, а потом со скидкой. То есть мои картинки реально работают. Я сделала эту выставку в обмен на свои произведения, я отдала коллекционерам свои работы из серии, нарисованной в Третьяковской галерее, которую я в Рихтере показывала, а ребята обеспечили мне выставку, вложив больше миллиона. Для меня это бартер, это коллаборация. Это реально показывает, как работают произведения искусства. Одна галерея каллаборирует с другой, а я отдаю картины, за картины я делаю другие картины.

Имеет ли для тебя значение такое понятие как среда? Иногда у меня возникает ощущение, что ты ушла разочарованной из студии на Буракова. Я помню, ты упоминала, что ориентировалась на «старших» товарищей, то есть на художников с большим опытом, чем у тебя, и это не привело тебя ни к чему хорошему.

А.Й.: Нет, я ни в чем не разочаровывалась. Это череда случайных… сношений (смеется), коллабораций. Я иду дальше. Мне встречаются новые люди. Как в сказке. Встретился ежик, встретилась лисица. И ты идешь дальше. Я живу и на определенных этапах я встречаю людей, с которыми мы можем сделать что-то вместе. Останется опыт, которым можно будет делиться с другими. Останутся и произведения, и они найдут свое место где-то.

Автор фото и интервью: Евгения Зубченко